…На Триумфальной площали был заблаговременно поставлен эшафот. Работы шли день и ночь, стук молотков и визг пил не давал нормально работать сотрудникам «Интерфакса» ни днем, ни ночью. Следует заметить, что ночью было шумнее — потому как дневных работников — как правило, из старой либеральной гвардии, решивших самолично закопать ненавистный строй, сменяли тихие трудолюбивые таджики, у которых работа спорилась не в пример другим.
Наконец, 31-го мартобря, в полдень, все было готово…
…Под позывные Радио «Свобода», бодро выбиваемые приглашенными барабанщицами, из-под приговоренных выдернули офисные кресла. Немедля раздался грохот, потому как трое из казнимых упали на помост. «Веревки-то… Гнилье… Вот все у них так…» — понесся шепоток над толпой. Милов побледнел и судорожно дал шенекелей хмурой Собчак. Послали посмотреть, кто сорвался. Пухлощекий молодой либерал в кантианско распахнутом мундире шустро сорвал колпаки с падших и брезгливо поморщился. Иванов 6-й предусмотрительно притворился мертвым, пустив изо рта пену и высунув на полметра мозолистый свой язык. Якеменко хрипел и злобно вращал глазами. Лишь Данилин нашел в себе силы подняться с колен и прокричать — «Либерал! Повесь нас на своих аксельбантах! Все равно твои дети будут учиться…» Договорить ему не дали, вновь накинув колпак и петлю…
…Место, где были погребены охранители, доподлинно неизвестно. Впрочем, говорят, что отвезли их тела на безымянный Остров напротив Кремля, после чего в память о повешенных — и в первую очередь о храбром Данилине — остров сей был прозван «Голодай!». Могила их не отмечена ни крестом, ни камнем, лишь иногда на темных аллеях, озаряемых предзакатным солнцем, появляется невысокий седовласый человечек со стрижкой ежиком, в очках в тонкой оправе — и кладет на одно лишь ему известное место пару прекрасных цветков кактуса. Вздыхает, поправляет очки, и уходит на Запад.