Я, безусловно, Негодую по поводу задержания Багирова и желаю ему всех и всяческих благ. Безотносительно тараканов в голове, я считаю этого человека своим другом — а это само по себе —.
Тем не менее, не могу не отметить, что событие само по себе было предсказано задолго до — и, замечу, Классиками.

В три часа ночи строптивый потомок азербайджанских туркмен ступил на чужой заграничный берег. Тут тоже было тихо, темно, здесь тоже была весна, и с веток рвались капли. Великий контркультурщик рассмеялся.
— Теперь несколько формальностей с отзывчивыми молдавскими депутатами — и путь свободен. Я думаю, что две-три медали за спасение утопающих скрасят их серую пограничную жизнь.
Он обернулся к российской стороне и, протянув в тающую мглу толстую котиковую руку, промолвил:
— Все надо делать по форме. Форма номер пять — прощание с родиной. Ну что ж, адье, сраная Рашка. Я не люблю быть первым учеником и получать отметки за внимание, прилежание и поведение. Я частное лицо и не обязан интересоваться силосными ямами, траншеями и башнями. Меня как-то мало интересует проблема инновационной переделки человека в ангела и вкладчика Сбербанка. Наоборот. Интересуют меня наболевшие вопросы бережного отношения к личности одиноких миллионеров…
Тут прощание с отечеством по форме номер пять было прервано появлением нескольких вооруженных фигур, в которых Багиров признал молдавских пограничников. Великий контркультурщик с достоинством поклонился и внятно произнес специально заученную фразу:
— Траяску Романиа Маре!
Он ласково заглянул в лица пограничников, едва видные в полутьме. Ему показалось, что пограничники улыбаются.
— Да здравствует великая Румыния! — повторил Багиров по-русски. — Я старый писатель, бежавший из московской ГэБэ! Ей-богу, еле вырвался! Приветствую в вашем лице…
Один из пограничников приблизился к Багирову вплотную и молча снял с него меховую тиару. Багиров потянулся за своим головным убором, но пограничник так же молча отпихнул его руку назад.
— Но! — сказал контркультурщик добродушно. — Но, но! Без рук! Я на вас буду жаловаться в Сфатул-Церий, в Большой Хурулдан!
В это время другой пограничник проворно, с ловкостью опытного любовника, стал расстегивать на Багирове его великую, почти невероятную сверхшубу. Контркультурщик рванулся. При этом движении откуда-то из кармана вылетел и покатился по земле большой дамский браслет.
— Бранзулетка! — взвизгнул погран-офицер в коротком пальто с собачьим воротником и большими металлическими пуговицами на выпуклом заду.
— Бранзулетка! — закричали остальные, бросаясь на Остапа.

(с) Ильф & Петров при моей легкой доработке