Дорога

Мы шли уже часа три, не меньше. Где-то с час назад я нашёл на тропинке монетку в один евро и от несколько опостылевших красот поросших ельником гор машинально начал её подкидывать. Монета постоянно падала решкой. — Семьдесят восемь. Новый рекорд, — доложил я своему спутнику. Тот молча швырнул через плечо что-то блестящее, пойманное мною на лету. — Семьдесят девять, — это была ещё одна одноевровая монета, выпавшая, как несложно догадаться, решкой. — Это довольно странно, — заметил я. – Ни одного орла. Только решка. Это противоречит законам вероятности. — Отнюдь. Реверс у евро один, а аверсов много. Это может быть и Витрувианский человек, и герб Португалии, и абрис короля какого-нибудь, или, в конце концов – орёл. Германский. Одних только стран больше двух десятков, да ещё разновидности, да ещё юбилейные и специальные выпуски. Так что если мы посчитаем все возможные варианты, то решка окажется на первом месте по вероятности выпадения. Ты же не знаешь, что на аверсе? Я не знал. Просто забыл посмотреть, а сейчас уже считал неспортивным просто переворачивать монету.

— Прости за бестактность, но я, кажется, забыл представиться… — Нет. Ты назвался Генрихом. Я – Эли. — Элли? Тогда нам нужна дорога из желтого кирпича, а не эта тропа. — Эли. Одно «л». А жёлтыми кирпичами вымощена дорога в ад, — отчеканил мой спутник. – И делать там нечего. Ад пуст. — Почему? — Отвечу на оба вопроса. Потому что это прессованная сера. Потому что врата ада повержены. Парировать было нечем, попытка пошутить показалась совсем неловкой, и поэтому я решил аккуратно вернуть разговор к началу. Потому что я действительно не помнил, чтобы называл свое имя. Хотя я действительно Генрих. — Извини, но я действительно не помню, чтобы называл свое имя. Почему ты назвал меня Генрихом? — Если бы ты шел в противоположном направлении – ты был бы Людвигом. — Но почему? — Потому что только романтические сумасшедшие будут тащиться много часов в гору ради пары красивых видов. И не возразишь. Поэтому я просто заткнулся и стал смотреть по сторонам. Солнце никак не могло пробиться сквозь плотный строй старых елей, отчего, несмотря на дневные часы, вокруг царил сумрак. Воздух был тяжелый и влажный, как будто после короткого дождя жарким летом – хоть дождя и не было ни сегодня, ни вчера. И тишина – лишь наши шаги и едва слышное журчание ручья где-то слева. Если карта не врала, то мы идем параллельно ему. Я машинально нагнулся и подобрал один из лежавших по краям тропинки рыжеватых камней. Не успел я сделать шаг, как мне почудилось – на самой границе зрения – будто что-то метнулось из леса к дорожке. Обернувшись, я не увидел ничего. Листок, быть может. Или жучок. Или помстилось, вот правда. А вот спутник мой – как там, его, Эли? – словно запнулся о корень или камень и остановился. — Не надо было этого делать. — Да что такого? Камень как камень. Могу обратно положить. — Это уже не имеет значения. — Господи, да почему не имеет-то? Он повернулся, и тут я понял, что все это время видел только спину своего спутника. Тогда, несколько часов назад, я начал спуск с горы с расчётом, что к обеду окажусь в маленьком городке у ее подножия, где спокойно поем простой еды местных пейзан и выпью свежесваренного пива. Навигатор отказал практически сразу, а вот загодя закачанные в телефон карты некоторое время помогали. Впрочем, тропинка была отчетливо видна, со всех сторон открывались совершенно волшебные виды, да и идти надо было вниз, так что прогулка предполагалась почти что увеселительной. После второго поворота тропа увела меня в ельник, откуда открывался прекрасный вид под ноги и на сероватые, свисающие до земли игольчатые лапы. А на подходе к третьему повороту начал барахлить телефон. Похоже, он по какой-то причине терял сигнал навигационных спутников, из-за чего через каждые пару шагов показывал мое резкое перемещение в пространстве. Раз-два – я в Риме, три-четыре – я посреди Небраски, пять-шесть – меня закинуло куда-то под Екатеринбург. Пришлось плюнуть и выключить капризный механизм. В конце концов, тропа никуда не девается, так что заплутать сложно. На камне за третьим поворотом меня ждал Эли. В сумраке леса его лица не было видно – так, самые общие черты. Не дожидаясь меня, он встал, приглашающе махнул рукой и пошел вперед так уверенно, как будто ходил по этой тропе каждый день. — Господи, да почему не имеет-то? Он повернулся к мне, впервые за все это время — но лица в сумерках леса по-прежнему было не разглядеть. — Потому что ты плохо смотрел под ноги. Я послушно опустил глаза. Тропинка из щебня и гальки, справа и слева от нее земля, плотно усыпанная сероватой хвоей, а между — две полоски тех самых рыжеватых камней, отделяющих одно от другого. И только слева небольшая дырка, как на месте выпавшего зуба — там, откуда я взял камень. Отделяющих. Неприятная дрожь прошла снизу вверх вдоль позвоночника, и я снова посмотрел на камень у себя в руках. Внимательно. Понюхал. Лизнул. На языке чувствовался отчетливый металлический привкус. — Да, ты убрал холодное железо с границы. Окружающая реальность и правда настраивала на мистический лад, но на дворе двадцать первый век, технический прогресс и все такое. Стараясь не паниковать, я огляделся. Никакой чертовщины, только в последний момент глаз поймал какое-то движение на периферии зрения, как и в прошлый раз. Технический прогресс, интернет и спутниковая навигация. Я включил телефон. Навигатор уверенно показывал, что я нахожусь у себя дома – тысячи за две километров от моего нынешнего местоположения. С тяжким вздохом я отключил аппарат и осторожно поднял глаза. Мой спутник уже изрядно ушел вперед, поэтому пришлось ускорить шаг. — Глупости это все. И суеверия. Хладное железо, ага-ага. — Ну ты же сам выбрал путь. Мог бы на паровозике. Или такси вызвать. Или на байдарке. Веслами шлеп-шлеп. Но ты решил пройти долиной и медленно спуститься с горы. Мне уже начал надоедать бесконечный спуск, елки эти зеленые. Ну то есть, серо-зеленые, скорее. Эли этот занудный. — «Но ты решил пройти долиной смертной тени», — передразнил я его. — Слушай, ты же дорогу знаешь. Долго нам еще идти? — Проблема перевода. Тень не может быть смертной. Смертен носитель тени. В этом плане английский вариант – «The shadow of death» — гораздо ближе к оригиналу. Тень смерти. Собственно, ее ты и пропустил, взяв холодное железо. Идти нам еще около часа, Генрих. — Около часа назад ты говорил, что идти нам полчаса! — Ты спрашивал о действии, а не о результате. Тут до меня дошел смысл сказанного Эли ранее. — Что значит «пропустил»? Ты хочешь сказать, что если я вижу краем глаза движение на тропинке – это Тень Смерти? И она идет за нами? — Не Тень Смерти. Просто тень смерти. Она и так шла рядом. А теперь идет по тропе. Мне очень хотелось, закрыв глаза, швырнуть что-нибудь назад. Желание детское, инстинктивное, и оттого совершенно неистребимое. Но швырять было нечего. — Это тень смерти вообще или тень чьей-то конкретной смерти? Когда я нервничаю, я становлюсь ужасно болтлив. — Не бывает чьего-то ветра или чьего-то утра, или чьей-то смерти. Она всех и ничья. Смерть вообще похожа на коробку шоколадных конфет: никогда не знаешь, какая достанется именно тебе. Некоторое время мы шли молча – Эли, я и тень смерти, которая время от времени напоминала о себе невнятными метаниями по тропе. Впереди вдруг засветлело, ельник стал реже, а потом резко закончился. Я зажмурился от лившегося сверху солнечного света. Тропа пересекала прогалину с небольшим озерцом по краю и уходила в светлый березняк. — До города скорым шагом минут двадцать. Выйдешь к ратуше, свернешь направо и увидишь ресторанчик. Готовят там отменно, так что и поешь, и пива выпьешь. Оттуда до станции рукой подать. Главное – держись тропы. — А ты? — Может быть, присоединюсь позже. Эли сел на невесть откуда взявшийся камень и прислонил к нему кривоватый альпийский посох. Я наконец смог рассмотреть его лицо. Ничем не примечательное лицо уставшего мужчины среднего возраста. Напоминающее какими-то неуловимыми чертами кучу народу и не похожее ни на кого другого. Просто еще один человек. — Спасибо. Надеюсь, еще увидимся. Шел я быстро, потому что меня подгонял – нет, не страх, а неприятное липкое ощущение мечущейся тени за спиной. Холодное железо раньше не пускало ее на тропу, а теперь не выпускало наружу. Назад она явно не хотела, а пройти через меня, похоже, не могла. Минут через десять я увидел красные черепичные крыши, шпиль ратуши и колокольни храма, просвечивающие сквозь березовую листву. Тропа из щебня закончилась, сменившись асфальтированной дорожкой, по которой бегали дети, прогуливались мамы с колясками, бодро шаркали старички и старушки, отмахиваясь от велосипедистов. Это была обычная дорожка в обычном городском парке. Я остановился, огляделся по сторонам и удовлетворенно кивнул, обнаружив то, что искал. Это же самый обычный парк. Подобрав ржавую консервную банку, валявшуюся рядом с урной, я развернулся и с наслаждением швырнул ее в сторону леса. Раздался короткий тоскливый вопль и что-то метнулось вдоль тропы. Банка исчезла. А меня ждало пиво и колбаски.